Ave, Caesar! [= Аве, Цезарь!] - Варвара Клюева

— А окровавленную одежду куда дели?

— Бог с вами! Какая окровавленная одежда? Видите эту куртку? — Жанна оттянула рукав у запястья. — У нее такая пропитка, что хоть под кровавым душем стой, ни пятнышка не останется. Я даже беспокоилась, не наведет ли кого-нибудь этот костюмчик на подозрения в мой адрес. На ваших-то допотопных плащах и курточках пятна остались бы. А тут еще выяснилось, что только я пришла к месту сбора после Иеремии. У меня чуть сердце не выскочило, когда вы заговорили о возможности подделать улики. Если бы хоть кто-нибудь задумался, у кого, собственно, была возможность подставить Иеремию, меня сразу бы вычислили.

— Я думал о подставе, — признался Василий, — но подозревал Джокера. Ведь и след сапога, и порез снизу вверх указывали на высокого мужчину. А у Джокера была возможность испачкать чужую рубашку, поскольку они с Мадонной обыскивали лагерь Иеремии. Вам повезло.

Жанна криво усмехнулась.

— Да уж. Вон куда докатило! Эх, и что бы мне не раскусить вас вовремя? Подозревала же… Совсем по-другому игра могла развернуться. Нет, меня на Мадонне заклинило!

— Из-за того, что она на Соню ополчилась?

— Да нет, этому я как раз значения не придавала. Понимала, что ненависть Мадонны к Соне стихийна — они же антиподы. Меня подвела интуиция. Надо было до конца за старую добрую логику держаться. Хотя логика тоже ввела бы меня в заблуждение. Она мне на Джокера указывала.

— Вам-то почему? — удивился Василий. — Вы же точно знали, что Марго он не убивал и Иеремию не подставлял. И потом, разве вы не вычеркнули его из киллеров за идею тройственного союза?

— Джокер был единственный, кто должным образом отозвался на мои намеки. Помните, я версии вам обрисовывала? Это было негласное приглашение «партнеру» подать знак. Когда я дошла до варианта с двумя киллерами, Джокер вдруг перестал паясничать. И обратился ко мне на «ты», хотя раньше «выкал». Спросил, думаю ли я, что они уже договорились между собой. Согласитесь, все вместе выглядело весьма многозначительно. Я и задумалась, не поторопилась ли его исключить. В конце концов, Джокер по жизни был игрок, а игроки всегда склонны к излишнему риску. Но он в тот же день меня разочаровал. Начал зачем-то дразнить Мадонну, которая и без того была на грани срыва. Я вся извелась от страха, что она вот-вот выхватит пистолет и перестреляет нас к чертовой матери. Если не считать его поведение идиотизмом чистой воды, оно могло означать только одно: Джокер считал Мадонну киллером и пытался спровоцировать покушение на себя, чтобы убить ее «при самозащите». Меня это совершенно не устраивало, поэтому пришлось срочно им заняться. Я ударила Джокера топором, а когда он начал заваливаться вперед, сообразила, что устраиваю ему медленную кремацию. В последнюю секунду успела схватить его за рукав и залить костер чаем. Страху натерпелась! Когда в палатку залезла, думала, Мадонна по одному моему сердцебиению догадается, что произошло, и притворилась спящей. А минут через пятнадцать заснула по-настоящему. И это было моей последней удачей. Мадонна, которой пришлось расталкивать меня утром, ни на секунду не усомнилась в моей невиновности. Хотя тогда я этого не понимала. Вот ведь комедия ошибок! Она боялась, как бы я не заподозрила ее в убийстве, а я — как бы она не проговорилась перед камерой о нашем киллерстве. И обе мы были уверены, что играем в одной команде. Я запросто могла чем-нибудь себя выдать. И выдала бы — если бы она вела себя адекватно. Ведь нам, по моему убеждению, нужно было согласовать дальнейшие действия. Но ее так трясло, что ни о каких переговорах не могло идти речи. У меня осталась одна забота: только бы Мадонна не сорвалась. Я старалась как могла, но — увы! — не преуспела. Правда, могла и не стараться, — Жанна поболтала фляжкой, заглянула внутрь, но пить больше не стала. Завернула пробку и сунула емкость в карман. — Ладно, что-то засиделась я с вами, а у меня еще дела. Пойду, пожалуй…

— Куда вы? — испуганно спросила Соня и покраснела. — Простите…

— Я на тебя не в обиде, — усмехнулась Жанна. — Не беспокойся, я не Иеремия, чтобы сводить с вами счеты за свое поражение. Проиграла — значит проиграла. Можете наслаждаться своим счастьем, по крайней мере, до завтрашнего дня. А меня ждет свидание с капсулой цианида. Прихватила для других, потом, когда эти объявили про контактное убийство, решила, что прихватила зря. Оказывается, нет, пригодилась!

— Может, не надо?.. Простите… я понимаю, это не мое дело, но все-таки… самоубийство — это как-то… — пунцовая Соня окончательно стушевалась.

Жанна с трудом подавила желание расхохотаться.

— Господи, крошка, каким все-таки ветром тебя сюда занесло? Не переживай за меня, подумай лучше о себе. Я от души желаю тебе выбраться живой из этой переделки, но, по-моему, шансов у тебя совсем немного. Если хочешь утешить меня напоследок, пообещай, что выполнишь мою просьбу. Пожалуйста, не приноси себя в жертву. Ни один мужчина на свете этого не стоит.

Выхода нет?

Частью сознания Василий понимал, что внимательно слушает Жанну, задает ей новые и новые вопросы вовсе не потому, что его так уж интересует правда. Просто он как мог оттягивал минуту, когда она встанет и уйдет, оставив их с Соней вдвоем. Эта неминуемо приближающаяся минута страшила его так, как не страшило ничто и никогда в жизни.

Василий не допускал мысли, что Соня молча уйдет, как только разговор с Жанной закончится. Да он просто не имеет права ее отпускать — хотя бы из соображений ее собственной безопасности. Какие у него гарантии, что Соня не наложит на себя руки? Никаких. Он на ее месте, скорее всего, так и поступил бы. А значит, ему необходимо найти слова, какие-то доводы… Но, силы небесные, какие могут быть доводы? Она же теперь не поверит ни единому его слову! И все равно он должен попытаться. Если не получится убедить, то хотя бы удержать ее около себя. До полуночи. А потом…

О «потом» Василий думать не хотел. Как, впрочем, и о предстоящем разговоре. И тянул, тянул время, задавая Жанне все новые вопросы. Но минута, которой он так боялся, все равно настала. Жанна закончила свой рассказ, метнула напоследок парфянскую стрелу о недостойных мужчинах, и ушла, оставив Василия с Соней наедине.

Он никак не мог заставить себя повернуть голову и посмотреть на нее. Что он ей скажет? Как начнет этот невозможный разговор? «Прости, малыш, я не хотел, чтобы так получилось»? «Я люблю тебя»? «И все-таки у нас были две ночи и целый день счастья»? Любая фраза, рождавшаяся в его усталом мозгу, казалась нелепой или неуместной. А время шло. И, чем дольше длилась пауза, тем труднее было начать. Василий с отчаянием подумал, что пройдет еще пара минут, и Соня уйдет. А он так и не знает, чем ее удержать. Не силой же, в самом деле!

И тут заговорила сама Соня:

— Я все понимаю, кроме одного: почему ты предложил мне поселиться вместе? Все объяснения, которые приходят в голову, либо пошлы, либо ужасны. И ни одно из них тебе не соответствует.

Василий ответил не сразу.

— Я не очень отдавал себе отчет в том, что делаю. После того судебного заседания ты выглядела такой потерянной, несчастной и беспомощной… как брошенный ребенок. Мама с детства внушала мне, что слабых нужно защищать. Тем более девочек. Я старался никогда не огорчать маму, поэтому до сих пор в некоторых ситуациях действую почти рефлекторно — до того, как успеваю подумать, — тут он, наконец, отважился посмотреть на Соню.

Почувствовав его взгляд, она подняла голову и сказала:

— Почему ты смотришь так виновато? Я благодарна тебе. Если бы не ты, я, наверное, не пережила бы той ночи — ну, после первого судебного заседания. А может быть, и самого заседания не вынесла. Но главное не это. Если бы не ты, я так и не узнала бы, что значит полюбить…

— А я уверен, — мрачно проговорил Василий, — что мы с тобой могли бы быть счастливы, правда, не знаю, как выразить это, чтобы не показаться глупым или банальным… Просто нутром чувствую, что мы подходим друг другу… В общем, без банальностей не получается. Я люблю тебя, Соня… Кстати, а как тебя зовут по-настоящему?

— Ты имеешь в виду — по паспорту? Елизавета. Но мне мое имя никогда не нравилось.

— Почему? Лиза — красивое имя. Мягкое, очень женственное. А почему — Соня?

— Это самое ласковое из моих домашних прозвищ. Кроме того, в восьмом классе мы ставили на английском сценки из Кэрролла, и мне досталась роль Сони. Моя единственная минута славы. Теперь твоя очередь. Ваше имя, сэр?

— Сергей…

— А псевдоним откуда?

— Был у Леонида Андреева такой горемычный персонаж.

— Отец Василий? — мгновенно сообразила Соня. — Но ты не похож на верующего.

— Ну почему же? — он невесело усмехнулся. — Я верил в массу правильных вещей. Например, в справедливость. В мечту жизни, которая обязательно сбудется, если за нее бороться. В свою способность сделать жену счастливой. В ее порядочность. В свою порядочность. В сентенцию, утверждающую, что порядочные люди не подставляют друг друга. И в другую, гласящую, что безвыходных положений не бывает… А сейчас я готов поверить и в бога, если это хоть сколько-нибудь нам поможет.